Я сплавлю скважины замочные.
Клевещущему - исполать.
Все репутации подмочены.
Трещи, трёхспальная кровать!
У, сплетники! У, их рассказы!
Люблю их царственные рты,
их уши, точно унитазы,
непогрешимы и чисты.
И версии урчат отчаянно
в лабораториях ушей,
что кот на даче у Ошанина
сожрал соседских голубей,
что гражданина
А. в редиске накрыли
с балериной Б...
Я жил тогда в Новосибирске
в блистанье сплетен о тебе.
как пулемёты,
телефоны меня косили наповал.
И точно тенор - анемоны,
я анонимки получал.
Междугородные звонили.
Их голос, пахнущий ванилью,
шептал, что ты опять дуришь
что твой поклонник толст и рыж.
Что таешь, таешь
льдышкой тонкой
в пожатье пышущих ручищ...
Я возвращался.
На Волхонке лежали чёрные ручьи.
И всё оказывалось шуткой,
насквозь придуманной виной,
и ты запахивала шубку
и пахла снегом и весной.
Так ложь становится гарантией
твоей любви, твоей тоски...
Орите, милые, горланьте!.
Да здравствуют клеветники!
Смакуйте! Дёргайтесь от тика!
Но почему так страшно тихо?
Тебя не судят, не винят,
и телефоны не звонят...
