Марлен Хуциев. Журнал "Русский пионер"
Шел дождь во сне.
И наяву шел дождь.
Была простудная осень.
Тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года. Юбилейного...
... Шутка ли — пятьдесят лет Октябрьской революции!..
... В
школах проводились осторожные беседы, что праздник, ребята, конечно,
великий, но на демонстрацию ходить не надо.
Не надо.
А на вопрос «почему?» ответ давался уклончивый: холодно будет, простудитесь, ну зачем? Все по телевизору посмотрите…
... Формировались праздничные заказы. Была усилена милиция, но аккуратно, чтоб не очень бросалось в глаза…
... Формировались праздничные заказы. Была усилена милиция, но аккуратно, чтоб не очень бросалось в глаза…
...Тугрик рассказывал, что всех дворников собрал участковый и призвал к
бдительности, а управдом велел срочно покрасить серебрянкой водосточные
трубы...
... Но главное было вот что: студия никак не реагировала на историческую дату...
... А какой замысел! — И стал рассказывать:
— Ленин — один. Больше никого. Слушает музыку, ходит по лесу с ружьем, в библиотеке, в Лондоне — ну тут, конечно, зал…
Крупный план. Лицо.
Приходит в себя после покушения…
Белая палата, солнечный зайчик на стене… А за кадром — его голос, его
мысли! Ведь никто же не знает, никто не читал! Постоянное напряжение
мысли! Что? Неинтересно? Не нужен такой Ленин?! Не нужен новаторский
подход, не нужны новые формы? Ну, как угодно… Вот Годар бы снял… Ладно,
проехали…
... Нужно сказать, что дорога от Киевского вокзала до «Мосфильма»
необыкновенно мрачна, особенно осенью. Слева — набережная, серая
безрадостная река, справа — дома, тоже невеселые, что-то дымит, трубы,
трубы, провода… Голые сучья… Холодно, безрадостно...
... дядя Сеня... Второй оператор... крупный усатый... лысый и добродушный,
похожий на моржа, выброшенного на сушу и прижившегося... говорил: «Прими ласту!»... всегда был в отличном настроении...
... Вот он вынул общую тетрадку, что-то записал… Может быть, он ведет
дневник? Я не знаю. Но — возможно. Может быть, не сейчас, позже,
значительно позже он издаст «Дневник неудачника» — потрясающую, ни на
что не похожую книгу, в которой будет… я не знаю, что будет…
... «Стая» сидела на своем обычном месте, за круглым столом у лестницы, под плакатом «Место для курения»...
— Сидим, молодые люди? — крикнул дядя Сеня,- А у меня к вам дело! Давайте снимем кино!.. Давно хочу снять демонстрацию... Людей хочу поснимать… Так сказать,
демонстрация с черного хода…
— А зачем? — спросил Глинкин.
— Как? Интересно же! И для себя. Удовольствие получить! Все же
режиссеры! Вы снимать должны, снимать, снимать! При каждом удобном
случае! Вот он — случай! Камера есть, пленка есть! Надумаете — прошу!
Седьмого в семь ноль-ноль...
... 6/XI-67 г. Вечер. Почти ночь...
... Что я о нем знаю? Какой-то второй оператор! Но в одном он прав — нужно снимать, снимать и снимать!
...(А ведь я не ошибся. Вот он, дневник! — М.Х.)
... Ночью шел дождь. А под утро выпал снег. Флаги сначала намокли, а потом промерзли до состояния фанеры...
... Праздник — дело заводное. Собрались русские люди, — а тут на лотках
бутерброды с красной икрой, красное шампанское в разлив, в картонных
стаканчиках, а тут гармошка, а тут оркестр! Красные флаги, красная икра —
здорово!..
... — Белая армия — Черный барон!.. Пошла колонна!..
... — Мужичка с баяном ко мне разверни! — кричит дядя Сеня. — Еще, еще!..
... Но тут — милиционер и двое в серых плащиках...
... И уже в отделении.
... — товарищи, для чего же вы все-таки осуществляли акт художественной киносъемки?
— Для истории! — с достоинством сказал дядя Сеня.
— Это хорошо — для истории… Плохо, что разрешения никакого нет…
... 7/XI. Вечер...
... Кажется, только сегодня понял, что такое настоящая съемка...
... После — попали в отделение милиции. Власти (дежурный) вели себя
вежливо, но камеру отобрали. Там, в отделении, был еще иностранец,
немец. У него тоже отобрали камеру.
Когда вышли, немец спросил у д. Сени:
— Вы оператор?
— Да. Дядя Сеня — как Буденный — Семен Михалыч.
— Я тоже оператор...
... Выяснилось, что д. Сеня был военным оператором. И немец тоже был военным оператором...
... —Господа, — сказал Маус, — сегодня у вас большой праздник! Я хотел бы в
честь вашего праздника поднять свой бокал. Я хотел бы видеть вас своими
гостями!.. в «Национале»...
... Номер — огромный! Балкон. Вид с балкона (это я потом все подробно напишу).
... Маус сказал представителю:
— Мне нужен русский стол: черный хлеб, селедка, водка, картошка, ну и
что еще положено. Мы будем отмечать праздник Русской революции... Мне приятно выпить ее с вами в этот день!.. Есть вещи, к которым нужно относиться серьезно. Не все так думают, но
их мнение меня не интересует. Я серьезно отношусь к вашей революции, к
песне «Интернационал» и вообще к русским песням, к великой войне!..
... Кажется, Бунин сказал (не уверен): «Бойтесь пьяного немца». Ну, не знаю. Нормально выпивает, и вообще дядька славный...
…— Холодно было… Мы опоздали, все уже началось давно… Ополчение идет, оркестр играет, Буденный на коне, Сталин на Мавзолее…
— Ты снимал парад в 41-м году?
— Нет, Виля (Мауса зовут Вильгельм), снимали другие… Я кассеты заряжал…
— И Сталина видел?
— Ну да, видел, в ушанке…
— Я должен был снимать этот парад!
Немец волновался, комкал салфетку.
— Не понял. — Д. Сеня пристально посмотрел на немца.
— Я должен был снимать наш парад!
— А… вот как… Извини, не вышло.
— У меня сохранился пригласительный билет на банкет в честь нашей
победы! На аукционе за него сейчас дают хорошие деньги. Но я не
продам!..
— Это понятно…
…— Там мост был, мы въехали на этот мост… Я с мотопехотой въехал… Это место называется Химки… Я все снимал… Я был там позавчера…
— Давай, Виля, выпьем!
— Давай, Сеня!..
— …Вы были сильнее… эмоционально, — говорил, слегка покачиваясь, Маус. — У нас не было ни таких песен, как у вас, ни стихов… Мы сразу поняли это… Мы читали вашего «Теркина»… Теркин, Теркин — славный малый! А вот это я не очень хорошо помню…
…— Мне кажется, что я магнит, притягиваю мины, — читал стихи Маус (я не
помню, кто это написал, — проверить). — Удар! и Лёйтенант убит, и
смерть (он сначала сказал «тодт») меня проходит мимо… Я вижу это! Дальше
не помню… Да, вот! Будь проклят сорок первый год… замерзшая в снегу
пехота! Гениально! Бой был недолго. Потом со льдом мы пили водку (я
знаю, эти стихи он читал неправильно, но я записываю так, как он их
читал) и выковыривал мессер… ножом чужую кровь из-под ногтей…
... — А это? — не унимался Маус. — Пой, гармошка, вьюге назло! На поленьях смола, как слеза! Это про меня!
— Не было у вас гармошек!
— Были, губные!
— Ну, да… были.
— …Жди меня…
— Вильгельм! Не рви душу!..
— ... А чего ты еще снимал?
— Я снимал в Пскове вашего Власова…
— И какое впечатление?
— Никакого. Он боялся…
— А я в Сталинграде Паулюса снимал… Ну, снимал не я… помогал… Он тоже боялся...
... — Сема! Ты не видал настоящих буржуев! Но главное, Сема, — мы выжили! Магазины — чепуха… Выжили! Вот удача! Рядом — все чепуха!
— Знаешь, а я всегда считал себя неудачником… С кином не получилось… Не дал бог таланту… так, бегаю по
мелочам… С личным… ну, это не важно… Инвалид…
— Ты не прав!
— А что, все немцы оптимисты?
— Этого я не знаю. Я — оптимист!..
…Пили кофе с «Наполеоном». Маус достал фотоаппарат:
— Хочу вас сфотографировать.
... Сфотографировал...
— Теперь ты, Сеня, сфотографируй меня с ребятами, и еще на балконе…
Думал, приеду в Москву, возьму номер в хорошем отеле с видом на Красную
площадь… Отель хороший… а площади не видно, жаль...
... — Ты же говорил, что хочешь остановить время, — действуй!
— Запечатлеть, — поправил д. Сеня, — запечатлеть…
... Решили пройтись...
Вечер. Холодно. Улица Горького вся в огнях… Почти дошли до телеграфа.
— Какой город! — говорил Маус, поддерживая д. Сеню. — Какой прекрасный город! Какие прекрасные люди! Сколько света…
— Да-да… Верно, все верно… А вот скажи… Объясни мне, Вильгельм… Ну чего
вы к нам… полезли? — как-то очень тихо спросил вдруг д. Сеня. — Таких
делов тут натворили… Ведь вам… прощенья нет…
... Была долгая пауза. Лицо Мауса стало строгим.
— Мы выполняли приказ. — На холоде слова выговаривались как-то особенно четко...
... Дядя Сеня ответил не сразу.
— Хорошо сказано. — Он помолчал. — Мне нравится. — Еще помолчал. — Мы… тоже выполняли приказ. Только приказы у нас были разные!..
...И — разошлись...
... Но, как сказано у классиков, это был хороший день!
