Перестав, наконец, сжимать виски, Икс долго смотрел на письменный стол, где горкой лежало десятка два нераспечатанных писем и штук шесть нераскрытых посылок - все на его имя. Протянув руку над этой свалкой, он достал прислоненный к стене томик. То была книга Геббельса. Принадлежала она тридцативосьмилетней незамужней дочери хозяев дома, живших здесь всего несколько недель тому назад. Это женщина занимала какую-то маленькую должность в нацистской партии, достаточно, впрочем высокую, чтобы оказаться в числе тех, кто... подлежал аресту. Икс сам ее арестовал. И вот сегодня он в третий раз открыл эту книгу и прочитал надпись на форзаце. Мелким, безнадежно искренним почерком, чернилами было написано по-немецки всего пять слов: "Боже милостивый, жизнь - это ад. " больше там ничего не было - никаких пояснений. На пустой странице в болезненной тишине комнаты слова эти обретали весомость неоспоримого обвинения, некой классической его формулы. Икс вглядывался в них несколько минут, стараясь не поддаваться, а это было очень трудно. Затем он взял огрызок карандаша и с жаром, которого за все последние месяцы не вкладывал ни в одно дело, приписал внизу по-английски: " Отцы и учителя, мыслю: "Что есть ад? Рассуждаю так: "Страдания о том, что нельзя уже более любить." Он начал выводить под этими словами имя автора - Достоевского, - но вдруг увидел... что разобрать то, что он писал, невозможно. Тогда он захлопнул книгу.
Она довольно часто писала ему из безмятежного своего мирка тройных восклицательных знаков и скороспелых суждений.
Дорогой Эсме с любовью - и всякой мерзостью
(перевод - Митиной)
For Estme with love and squalor
J. D. Salinger. 1950
